Темерер, явно ошеломленный неожиданно открывшейся возможностью выбора, замешкался, взгляд его метался слева направо, но конец этим метаниям и сомнениям положила фраза Измаила, произнесенная на незнакомом языке, отличающимся текучими гласными и ритмичными, словно бой барабана, ударными слогами.

Темерер охнул, упал на колени и припал лбом к палубе у ног Измаила. Все находившиеся на палубе воззрились на него и на Измаила, который стоял, сложив руки на груди, с настороженным и вызывающим видом.

— Этот идти со мной, — сказал он.

Шлюпка доставила обоих чернокожих на берег, и они высадились на краю джунглей, имея при себе небольшую торбу с припасами и поясные ножи.

— Почему здесь? — спросила я, провожая взглядом две темные фигуры, поднимавшиеся по лесистому склону. — По-моему, поблизости нет ни города, ни плантации.

Во всяком случае, с моря были видны лишь первозданные джунгли.

— О, плантации там есть, — заверил меня Лоренц. — Выше, в холмах, возделывают в основном кофе и индиго. Сахарный тростник лучше растет у побережья. — Он покосился в сторону берега, где исчезли две темные фигуры, и добавил: — Однако более вероятно, что эта парочка вознамерилась присоединиться к какой-нибудь банде маронов.

— А что, на Ямайке, как и на Эспаньоле, есть мароны? — заинтересовался Фергюс.

Лоренц угрюмо усмехнулся.

— Друг мой, где есть рабы, там есть и мароны, — ответил он. — Всегда найдутся люди, которые предпочтут умереть как звери, чем жить в неволе.

Джейми резко повернулся, бросил на Лоренца пронизывающий взгляд, но промолчал.

Плантация Джареда у Сахарной гавани носила название «Дом голубой горы» — очевидно, в честь невысокого остроконечного пика, торчащего позади усадьбы, примерно в миле от побережья. Склоны его поросли соснами, которые, если смотреть с расстояния, и вправду придавали горе голубоватый оттенок.

Сам дом стоял близ побережья на крепких бревенчатых сваях, которые поднимались из воды, покрытые ракушками, моллюсками и опутанные водорослями, называвшимися «волосами сирены». Пристроенная к жилищу веранда фактически нависала над самой лагуной.

Нас ожидали: Джаред послал письмо с кораблем, отплывшим из Гавра на неделю раньше «Артемиды». Из-за нашей задержки на Эспаньоле письмо опередило нас чуть ли не на месяц, так что управляющий и его жена, представительная, радушная шотландская пара по фамилии Макивер, встретили нас с искренним облегчением.

— Я боялся, что вам уже не миновать зимних штормов, — в четвертый раз повторил Кеннет Макивер, качая головой.

Он был лыс, его пропеченная тропическим солнцем макушка шелушилась. Супруга плантатора являла собой образец пухленькой, уютной, доброжелательной бабушки, которая (о чем я узнала с ужасом) была на пять лет моложе меня.

Она занялась мной и Марсали, предложив нам умыться, освежиться и привести себя в порядок перед ужином, пока Джейми с Фергюсом занимаются частичной разгрузкой «Артемиды» и размещением команды.

Меня это предложение очень обрадовало: пока рука заживала, мне приходилось носить хотя бы легкую повязку, поэтому я не могла позволить себе купаться в море. После целой недели, проведенной на «Артемиде» без мытья, я мечтала о воде, мыле и чистых простынях, как о манне небесной.

Как оказалось, ноги отвыкли ходить по суше: у меня сохранялась иллюзия того, что истертые деревянные половицы плантаторского дома качаются, как палуба корабля. Меня шатало, и порой приходилось придерживаться за стену.

В небольшой пристройке имелась настоящая ванна, пусть деревянная, но наполненная — вот уж истинное чудо! — горячей водой. Две черные рабыни приносили ее ведрами из котла, подвешенного над костром во дворе. Мне следовало бы стыдиться эксплуатировать подневольный труд, но как-то не получалось. С упоением барахтаясь в воде, я старательно оттирала губкой въевшиеся в кожу соль и грязь и полоскала волосы смесью настоя ромашки с гераниевым маслом, мыльной стружкой и яичными желтками, любезно предоставленной мне миссис Макивер.

Приятно пахнущая, с блестящими волосами, размякшая от тепла, я упала в кровать и, успев подумать только о том, как здорово растянуться во весь рост, провалилась в сон.

Когда я проснулась, на веранде, за открытой застекленной дверью нашей спальни, уже сгущались темные тени. Джейми, обнаженный, лежал рядом со мной, сложив руки на животе, его дыхание было медленным и глубокими.

Ощутив мое шевеление, он открыл глаза, сонно улыбнулся и притянул меня к себе. Он тоже принял ванну: от него пахло мылом и кедровыми иголками. Я поцеловала его — поцелуй вышел медленным, томным, затяжным, — обвела языком линию его губ, нашла его язык, дразнящий и приглашающий, и встретилась с ним своим.

Наконец мне пришлось оторваться, чтобы сделать вдох. Комната была наполнена дрожащим зеленоватым светом. Отражаясь от лагуны, он создавал впечатление, будто сама спальня находится под водой. Воздух был одновременно и теплым, и свежим, пахнущим морем и дождем, а легкий ветерок приятно ласкал кожу.

— Как дивно ты пахнешь, англичаночка, — пробормотал Джейми хрипловатым сонным голосом и улыбнулся, потянувшись, чтобы запустить пальцы мне в волосы. — Иди ко мне, кудрявая.

Освобожденные от заколок и чисто отмытые, мои волосы вздыбились вокруг головы на манер знаменитых кудрей Медузы. Я хотела пригладить их, но Джейми мягко потянул меня на себя, и волна бронзы, золота и серебра упала на его лицо.

Я поцеловала его, чуть не задохнувшись в облаке густых волос, и опустилась на него, наслаждаясь тем, как прижимаются мои груди мускулистой грудной клетке. Он слегка шевельнулся, потершись грудью о мою грудь, вздыхая от удовольствия.

Его ладони сжались на моих ягодицах, и он попытался приподнять мое тело, чтобы войти в меня.

— Еще рано! — прошептала я, надавливая бедрами вниз и покачивая ими, радуясь ощущению того гладкого и твердого, что было сейчас прижато моим животом.

Джейми тихо охнул, будто задыхался.

— У нас месяцами не было ни времени, ни места заняться любовью, — сказала я ему. — А сейчас оно выпало, вот мы его и используем, правильно?

— Ты меня прямо-таки смущаешь, англичаночка, — промурлыкал он мне в волосы и изогнулся подо мной, надавливая телом вверх. — И ты, значит, не думаешь, что мы могли бы найти на это время попозже?

— Нет, не могли бы! — решительно заявила я. — Сейчас. И не спеша. Не двигайся.

Он издал рокочущий горловой звук, но вздохнул, расслабился и уронил руки. Извиваясь, я сползла ниже по его телу, что вызвало у него резкий вздох, и припала губами к его соску, обведя его языком так, что он стал набухать. Приятно было ощущать и сам этот твердый бугорок, и окружавшие его волоски. Я почувствовала, как напряглось подо мной его тело, и взяла его за предплечья, чтобы он лежал неподвижно, пока я продолжала нежно облизывать и обсасывать приглянувшееся мне место.

Спустя несколько минут я подняла голову, отбросила назад волосы и спросила:

— Что это ты там бормочешь?

— Молитвы, — сообщил мне Джейми, приоткрыв один глаз. — Другого способа выдержать это нет.

Он снова закрыл глаза и зачастил по-латыни:

— Ave Maria gratia plena…

Я фыркнула и занялась другим соском.

— Ты повторяешься, — сказала я, когда мне снова потребовалось набрать воздуху. — Прочитал «Отче наш» три раза подряд.

— Удивительно слышать, что я вообще что-то соображаю.

Глаза его были закрыты, на скулах поблескивала выступившая испарина, бедра подергивались.

— Сейчас?

— Еще нет.

Я опустила голову и, повинуясь порыву, звонко дунула прямо ему в пупок. Он дернулся и от неожиданности издал звук, который иначе как хихиканьем не назовешь.

— Не делай этого! — сказал Джейми.

— Почему, если мне хочется? — возразила я. — Звук получается такой же, как, бывало, с Бри. Я проделывала с ней это, когда она была малюткой, и ей нравилось.

— Ну, я-то ведь не малое дитя, если ты этого еще не заметила, — буркнул Джейми. — Если уж тебе без этого никак, ладно, делай, но, может быть, чуточку пониже, а?